Будаг — мой современник - Али Кара оглы Велиев

Приехавшие не сказали больше ни слова и вскочили на своих коней. Айна выглянула из кибитки.

— Как ты думаешь, — спросила она, — гости уехали довольные?

— Женщине не пристало вмешиваться не в свои дела! — прикрикнул Рафи на жену.

* * *

Наступил серый месяц март. Ветры, дувшие с Аракса, ослабели. Опять, как в семнадцатом году, поползли слухи один страшнее другого. Говорили, что в Шуше снова была резня и половина города сгорела; что подстрекаемые дашнаками два головореза из Гориса направились в Гадрут, чтобы учинить расправу над мусульманами; что в Шекинском, Гянджинском, Ленкоранском и Кубинском уездах местные крестьяне избивают государственных чиновников и выгоняют их из деревень, а во многих имениях жители окрестных сел жгут бекские дома. А еще говорили, что дорога на эйлаги через Учтепе закрыта: там столкнулись отряды дашнаков и мусаватистов.

Одно известие следовало за другим, а приспело время гнать скот и отары на горные пастбища. Решили, что в этом году придется избрать другой путь. Кочевья стали сниматься с мест и двигались в сторону лесов.

Наконец двинулись и мы.

Какими радостными глазами я смотрел на мир, когда получил возможность расстаться с хлевом, который мне надоел за долгую зиму. Есть особое, ни с чем не сравнимое удовольствие в жизни на пастбище! Жаль только, что Айна по-прежнему отравляла мне жизнь своими постоянными придирками и желанием так нагрузить меня работой, чтобы и минуты свободного времени не оставалось. Каждый день я должен был сбивать на сыр пять бурдюков кислого молока, раза четыре ходить за водой, заготавливать дрова и кизяк для костра. Я до того был занят, что не успевал заметить, когда всходило и заходило солнце. Только темной ночью, когда прохладный воздух был моим одеялом, а вместо тюфяка подо мной расстилалась трава, жизнь казалась прекрасной!

Мы делали в день по пять-шесть верст. Через три дня мы миновали Горадиз, но я даже не успел заглянуть на кладбище, чтобы поклониться родным могилам.

Кочевье остановилось на окраине села Пирахмедли, на берегу красивой реки Гозлу. Река здесь значительно мельче, чем в Горадизе, зато вода чище и прохладнее.

Чабаны стригли овец, Айна стирала белье, а мы с Абульфазом мыли шерсть. Было жарко. Много часов подряд мы мяли ступнями шерсть и поливали ее водой из медных кувшинов. К реке приходилось спускаться каждые пять — десять минут. Наконец Айна сказала, что шерсть уже достаточно чистая, и мы разложили ее сушиться на склоне берега. Тогда хозяйка заставила меня потереть песком и вымыть посуду. И тут я услышал, как какой-то рыжебородый мужчина говорит собравшимся вокруг него крестьянам:

— Сегодня об этом мы сообщаем шепотом, а завтра известие прогремит над всеми и кое-кто оглохнет! А что! Такого большого Николая свалили, а не справятся с каким-нибудь недомерком?

Высушенную шерсть мы с Абульфазом набили в мешки, навьючили на ослов и отвезли в село Манды, где у Рафи жили родственники со стороны первой жены, а затем вернулись обратно. Под вечер, когда отара была уже во временном загоне, а скот улегся у кибиток, пережевывая жвачку, кочевники собрались вокруг Рафи, который с укоризной покачивал головой:

— Успех говорящего зависит от внимания слушающего. Если бы вы раньше послушали меня, были бы мы сейчас в седле. А мы теперь в стороне, на обочине дороги! Кочахмедлинцы ведь предлагали! Что бы нам хоть пять человек записать в эту ячейку! Сейчас один аллах ведает, как все сложится для нас.

Прошло немного времени, и я понял смысл этих разговоров: уже в открытую говорили о том, что правительство мусавата пало, в Баку победила Советская власть.

КОЧЕВЬЕ ПОДНИМАЕТСЯ В ГОРЫ

В конце мая мы двинулись в путь. Оставляя в стороне долину Хонашен, мы наконец добрались до склонов горы Марзили. Потом переправились через реку Каркарчай, миновали селения Аскеран, Ходжалы, Ханкенди, перебрались через перевал Господский мост и оставили позади Шушу.

Эти места мы когда-то проходили ночью с отцом и матерью; мне казалось, что я вижу на каменистой тропе отпечатки чарыхов отца и матери, и сердце сжималось от боли.

Иногда я пел горестные пастушьи песни. Мой голос эхом отдавался в горах.

Если дорога проходила через село, то кочевники стремились пройти его как можно скорее. Тысячи животных поднимают густую пыль, так что нетрудно угнать несколько баранов, а потом… ищи пропажу!

На нашем пути оказалось село Алигулу, брошенное когда-то жителями при приближении отрядов дашнаков. Но вюгарлинцы так и не поселились в брошенных домах. Когда же мы вступили в Алхаслы, сердце мое готово было разорваться. В этом селе я болел и был при смерти, а отец и мать выхаживали меня. Здесь мы расстались с сестрами и их семьями.

Наверно, я остановился и задумался, потому что очнулся от громкого голоса Айны, прозвучавшего над самым ухом:

— Ты что это разинул рот? Куда смотришь? Торопись! Еще немного — и сядет солнце, а мы с утра в рот ничего не брали.

Без остановки миновали мы Алхаслы и остановились возле Агбулага. Я тут же пошел собрать дров, чтобы Айна могла вскипятить воду.

Теперь наш путь лежал в Минкенд, где на кладбище похоронена моя Гюллюгыз. Сколько времени с тех пор прошло! Два длинных года! И сколько утрат!..

Мы обошли Минкенд и поднялись на северные склоны Ишыглы над самым Минкендом. Здесь мне повезло, мы оставались в этих краях целый месяц.

Однажды, улучив момент, я спустился к кладбищу. Долго искал могилу Гюллюгыз среди других и наконец нашел. Все кладбище заросло травой и цветами. Не помню, сколько часов провел я рядом с могилой, еле сдерживая рыдания. Я пел баяты — те, которым Гюллю когда-то учила меня.

БЕЗ ПРАВ, БЕЗ НАДЕЖД

Я вернулся в кочевье под вечер. Айна так кричала на меня, что слышно было далеко вокруг. Но неожиданно хозяйка отвлеклась: она увидела, как один из чабанов отделил от отары трех дойных овец, подогнал их к своей кибитке и собирается подоить. Какой тут поднялся вопль!.. Айна бранилась и проклинала чабана, совсем забыв про меня. Но через несколько минут она приказала мне:

— Сегодня будешь ночевать в загоне для овец. Только следи, чтобы сосунки ягнята не сосали молоко!

Я наскоро поужинал и направился к загону, где уже была отара. Начал моросить мелкий дождик. Сбившись в кучу, блеяли овцы, иногда подавали голос ягнята. Они стремились к своим маткам. Чуть ли не